Зало́жные поко́йники (рус.нечистые покойники, мертвяки, нави, навь[1]; бел.наўцы, наўкі[2]; укр.мавки, нявки; болг.навье, навлянци, навои, навяци[1]; в.-серб.навjе[1]; словен.navje, mavje[1]; пол.nawie[3]) — по славянским верованиям, умершие неестественной смертью люди, не получившие после смерти успокоения. Считалось, что они возвращаются в мир живых и продолжают своё существование на земле в качестве мифических существ[1].
Термин «заложные покойники» введён в научный оборот в начале XX века этнографом Дмитрием Зелениным, так как «нечистые» покойники не имели единого для всех славянских традиций названия[4].➤
Верили, что душа так называемого «заложного» покойника не может перейти в загробный мир и поэтому «блудит» по земле[5]. По славянским поверьям, такие покойники могли стать нечистой силой[6].
«Заложные» или «нечистые» покойники не имеют единого для всех славянских традиций названия[4]. Термин заложный покойник был введён в научный оборот в начале XX века этнографом Дмитрием Зелениным, который заимствовал его из вятской диалектной лексики для обозначения «нечистого», «ходячего» покойника; в других русских диалектах данное выражение не зафиксировано[4]. Возникновение слова «заложный» он связывал с самим способом захоронения; тело в гробу укладывали лицом вниз, яму закладывали (отсюда и название «заложные») камнями и ветками. К «заложным покойникам» обычно причисляли умерших насильственной смертью, самоубийц, умерших от пьянства, утопленников, некрещёных детей, колдунов и ведьм[7].
В отличие от «обычных» покойников, так называемых «родителей», — «нечистых» не закапывали в землю и хоронили не на кладбище, а на перекрёстках дорог (ср. Удельница), границах полей, в лесу, в болотах, в оврагах, то есть за пределами церковной ограды, так как считалось, что они «прокляты родителями и земля их не принимает»[8].
У восточных славян таких покойников было принято хоронить на обочинах дорог, особенно на перекрёстках[9], а также на меже[10]. В Древней Руси существовал дохристианский обычай после сожжения собирать прах умерших в сосуд и оставлять «на столпе, на путехъ»[11][12].
Несмотря на противодействие таким обычаям со стороны церкви (Серапион Владимирский осуждал языческий обычай вырывать из могил утопленников и удавленников в случае бедствий[13], а Иосиф Волоцкий установил практику отпевания «нечистых» покойников, основав монастырь, при котором их погребали[14]), данные поверья были настолько сильны, что в результате появляются отдельные кладбища (скудельницы) — «убогие дома», в просторечии называемые «божедомы» или «божедомки», представляющие собой простые участки, загороженные досками или кольями[15].
В Симбирской губернии существовало поверье, что во время засухи «надо непременно найти опойца, которого не принимает земля, поэтому его надо вырыть из земли и кинуть в болото, чтобы пошёл дождь»[15]. Аналогичные рассказы есть и о других местах, кроме тех, где засухи не бывает[16].
Помимо засухи, «заложные покойники» могли причинить и другой вред. Известна, например, легенда о Батурке, который по поверью был очень жадным, поэтому, чтобы утолить его алчность, проходящие мимо люди должны были сделать подношение, иначе он мог нагнать на них и их скот болезнь[15]. Сохранилось много сказаний о том, как «нечистые» мертвецы пугали скот и людей[16].
В Белоруссии места насильственной смерти считались нечистыми, и проходящие мимо люди на такие места бросали камни, ветки деревьев, клок соломы или горсть земли («иначе умерший будет за ними долго гнаться»[17]). Кроме Белоруссии, обычай бросать что-либо на могилу заложного покойника зафиксирован также в Виленской, Псковской, Олонецкой, Саратовской, Волынской, Черниговской, Полтавской, Харьковской губерниях[18]. В Харьковской губернии считали, что кидающий на могилу «заложного покойника» тем самым как бы участвует в погребении, оказывает покойнику погребальные почести[17].
Русалка[19]. Дмитрий Зеленин ставил знак равенства между «заложными» покойниками и русалками[19]. В то же время советский этнограф Сергей Токарев считал, что образ русалки в виде девушки, живущей в воде, или в поле, и в лесу, возникнув в XVIII веке, соединил в себе как водную стихию (водяницы, берегини и др.), собственно «нечистых» мертвецов, так и верования о духах плодородия[7].
Мавка — злой дух, близкий русалкам, карпато-украинским «лесным паннам» или горным женским духам. Считалось, что мавками становятся мертворождённые дети, умершие некрещёные младенцы, либо те, что умерли на Русальной неделе.
Колокольный ман (колокольный мужик, колокольный мертвец) — живой мертвец, по ночам сидящий на колокольне[21][22].
Жердяй — высокий и худой дух, который по ночам ходит по улицам и заглядывает в окна[24].
Шуликуны — так в Вологодской губернии называли проклятых или погубленных матерями младенцев, которые превращаются в святочную нечисть и бегают по улицам с горячими углями на железной сковородке или железным калёным крюком в руках, которым они могут захватить людей[25].
↑Святитель Серапион Владимирский. Слово о маловерии // Историческая христоматия, для изучения истории русской церковной проповеди, с общей характеристикой периодов ея, с биографическими сведениями о замечательнейших проповедниках русских (с XI—XVIII в. включительно) и с указанием отличительных черт проповедничества каждого из них. Сост. Свящ. М. А. Поторжинский, преподаватель Киевской духовной Семинарии. — Киев: Типография Г. Т. Корчак-Новицкаго, 1879. — С. 79—80.
↑Басова М. В., Шевченко Э. В. Иосиф (Санин) // Православная энциклопедия. М.: ЦНЦ ПЭ, 2011. Т. XXV. С. 559—585.
Moszyński K. Polesie Wschodnie: Materiały etnograficzne ze wschodniej części b. Pow. Mozyrskiego oraz z pow. Rzeczyckiego. — Warszawa: Wydawnictwo Kasy im. Mianowskiego, 1928. (пол.)
Strzelczyk Jerzy. Mity, podania i wierzenia dawnych Słowian. — Poznań: Rebis, 2007. — ISBN 978-83-7301-973-7. (пол.)