Гийом Пюилоранский | |
---|---|
окс. Guilhèm de Puèglaurenç фр. Guillaume de Puylaurens лат. Guillelmus de Podio Laurenti | |
Дата рождения | около 1200 |
Место рождения | |
Дата смерти | около 1274[1] |
Подданство |
![]() |
Род деятельности | писатель, историк |
Язык произведений | латынь |
![]() |
Гийо́м Пюилора́нский, или Гильо́м де Пюилора́нc, также Вильгельм из Пюилорана (фр. Guillaume de Puylaurens или Guillaume de Puy-Laurens, окс. Guilhèm de Puèglaurenç, лат. Guillelmus de Podio Laurenti; между 1200 и 1202 — 1273[2], 1274[3][4] или 1275[5]) — французский и окситанский хронист, капеллан графа Раймунда VII Тулузского, епархиальный нотариус и служитель инквизиции, автор латинской «Истории альбигойцев» (лат. Historia Albigensium), один из летописцев Альбигойского крестового похода.
Родился в 1201 или 1202 году в Тулузе, с которой связаны все его детские воспоминания[6] или же в Пюилоране (совр. департамент Тарн в кантоне Пастель региона Окситания)[7], перебравшись в неё позже. В юности был очевидцем осады Тулузы крестоносцами (1217—1218)[8], а затем учился в её университете, основанном местным епископом Фолькетом Марсельским (ум. 1231), к которому не позже 1228 года поступил на службу сам[6].
В 1237—1245 годах был настоятелем церкви в Пюилоране[9]. После того как в 1240 году в Тулузе вспыхнули народные волнения против преемника Фолькета Раймунда де Фальга[англ.], активного гонителя катаров, перебрался вместе с ним в Каркассон, и в следующем году, поступив к епископу на службу нотариусом[10], сопровождал его в поездке по Провансу[11]. С 1242 по 1249 год был капелланом Раймунда VII Тулузского[12], от имени которого вёл переговоры с папой Иннокентием IV[13]. Однако отождествление его с духовником графа вызывает сомнения у некоторых исследователей[14].
Не вызывает, вместе с тем, возражений, что он присутствовал при смерти графа Раймунда 27 сентября 1249 года в Мийо[15], после чего жил в Тулузе, по-прежнему занимая должность нотариуса и сотрудничая с местной инквизицией. Согласно документам, 1 декабря 1253 года он участвовал в заседании инквизиционного трибунала под председательством Бернара Кану и Раймунда Респланди, архидиакона Леза-сюр-Лез, а в июне 1254 году уже присутствовал на новом заседании[16].
Дата его смерти точно не установлена, пользовавшийся в начале XIV века его хроникой учёный инквизитор Бернар Ги указывал 1273 год[13], позднейшие исследователи называют также май 1274-го[17], 1275-й, 1276-й[9], или даже 1287 год[18].
«История альбигойцев» (лат. Historia Albigensium), или «История альбигойских деяний» (лат. Historia negotii Albiensis), известная также как «Хроника магистра Гийома из Пюилорана» (лат. Chronicon magistri Guillelmi de Podio-Laurentii)[19], состоит из 50 глав и была закончена Гийомом, по-видимому, не позже 1275 года[18], на исходе жизненного пути, когда многие окситанские события первой половины XIII века, очевидцем которых он являлся, порядком истёрлись из его памяти. Вышеупомянутый Бернар Ги сообщает, что она охватывала события начиная с 1145 и кончая 1273 годом[13]. В реальности Гийом начинает изложение событий с предыстории катарской ереси и проповедей Бернара Клервоского в Верфее, и оканчивает территориальной реституцией графа Роже Бернара III де Фуа, используя в качестве основных источников, помимо личных впечатлений и устных рассказов очевидцев[7], латинскую «Альбигойскую историю» монаха-цистерцианца Пьера из Во-де-Серне (1218), участвовавшего лично в походах Симона де Монфора[20], староокситанскую эпическую поэму «Песнь о крестовом походе против альбигойцев» (1213—1228) Гийома Тудельского[фр.] и Ги де Кавальона[англ.], а также некоторые официальные документы[21].
Излагая события альбигойских войн с большой задержкой во времени и сообщая о военных действиях начального их периода главным образом по чужим воспоминаниям, Гийом нередко опускает подробности и замалчивает отдельные события, вовсе не упоминая, к примеру, об описанной тем же Петром Сернейским осаде Терма[фр.] (1210). Кратко описав в двух строчках убийство апостольского легата Пьера де Кастельно (1208), послужившее, как известно, формальным поводом для крестового похода, он весьма обстоятельно описывает деятельность в Тулузе его помощника аббата Сито Арнольда Амальрика (1204—1206), создавшего там для искоренения ереси вооружённое «белое братство», постоянно вступавшее с «чёрным братством» сторонников катаров в «пешие или даже конные сражения»[22]. Так и не сумев, однако, вернуть заблудших овец в лоно истинной церкви, Амальрик «привлек на свою сторону ту часть Франции, что всегда готова служить Господу, договорился с баронами и королем, а простой народ с восторгом откликнулся на призыв к войне против еретиков во имя Церкви с теми же индульгенциями, что объявлялись всегда для крестоносцев, бороздивших моря во спасение Святой Земли»[23].
Находясь на службе у профранцузски настроенных церковных и светских феодалов, Гийом не особенно сочувствует как преследуемым еретикам, так и идеям окситанской независимости, во всяком случае, тщательно скрывая личную позицию по этому вопросу. Так, рассказывая о покорении французской короной последнего независимого графа де Фуа Роже Бернара III (1265—1302), он бесстрастно называет его «грешником, пойманным на месте своих преступлений», а действия против него Филиппа III Смелого «справедливым судом божьим»[7].
Вместе с тем, порою создаётся впечатление, что будучи местным уроженцем и несомненно общаясь с катарами сызмальства, Гийом не имеет полного представления об учении последних, или же искажает его аспекты намеренно. Так, сообщая о богословском диспуте в Верфее с видными представителями катаров Понсом Жорданом и Арнольдом Аррюфатом, он утверждает, что последние, толкуя Евангелие от Иоанна, недвусмысленно называли «человеком» Бога Отца, тогда как общеизвестно, что альбигойская доктрина не допускала человеческой природы даже Бога Сына[24].
В соответствии с традициями историописания своей эпохи, Гийом повсюду дополняет факты красочными риторическими оборотами. «Стоял такой скрежет оружия, — сообщает он, например, о битве при Мюре (1213), — что можно было подумать, будто это валится лес под ударами множества топоров»[25]. Об отправленных же 16 марта 1244 года в захваченном Монсегюре на костёр пленных катарах пишет: «Среди них был Бертран Марти, которого они сделали своим епископом; и все они отказались обратиться, как им предложили, и были заключены в ограду, сделанную из кольев и свай, и, сожжённые в ней, перешли из огня казни в огонь Тартара»[26]. Стараясь излагать лишь проверенные сведения, он местами не удерживается от передачи различных слухов и легенд, навроде предания о любовном письме арагонского короля Педро II к знатной тулузской даме, перехваченном Симоном де Монфором накануне Мюрского сражения[27].
Вместе с тем, в отличие от Пьера из Во-де-Серне, Гийом старается избегать предвзятых оценок и, по возможности, быть объективным, не преминув отметить, что ко всеобщему крестовому походу против катаров изначально призывал сам Св. Доминик[28]. «Случилось так, — бесстрастно пишет он, — что в наше время и в наших краях распространялась ересь, пока не родился благословенный орден доминиканцев, чья деятельность принесла обильные и ценные плоды не столько для нас, сколько для всего мира»[29].
Считая саму по себе войну против еретиков и их казни необходимыми, Гийом не забывает критиковать крестоносцев за излишнюю жестокость и жадность, справедливо называя само распространение ереси в Лангедоке наказанием свыше, посланным католическому духовенству за его развращённость[7]. «Миряне, — пишет он, — имели столь мало уважения к своим кюре, что ставили их на одну доску с евреями. Если они бранились, то вместо слов „Лучше быть евреем, чем делать то-то“ говорили „Лучше быть попом“. Когда священники показывались на народе, они старались скрыть свою тонзуру. Рыцари нашей страны очень редко направляли детей на духовное поприще. В церквах, где они собирали десятину, на должность кюре они назначали детей своих арендаторов или своих сержантов. Вот епископам и приходилось посвящать в сан кого попало»[30]. Недвусмысленно обвиняя последних не только в бездействии, но чуть ли не в пособничестве еретикам, хронист с неподдельной горечью констатирует: «Пастыри, которые должны были заботиться о стаде, уснули, вот почему волки пожрали все»[31]. Не чуждый социальной критики, он уже в самом начале своего сочинения бесстрастно замечает: «Бог решил покарать несчастный наш край за грехи народа. Я говорю за грехи народа, но не отбрасываю беспечности прелатов и князей…»[32]
Положение священников в Лангедоке, по словам Гийома, усугублялось традиционным вольнодумством тамошнего рыцарства, представители которого беспрепятственно вступали в любые секты, служители же последних, в свою очередь, не только владели землями и имуществом, но и занимали во многих городах привилегированное положение, будучи освобождены муниципальной и сеньориальной администрацией от податей и различных служб[33]. В то же время, указывая на враждебность адептов еретических учений по отношению к католической церкви, хронист не забывает отметить и отсутствие всякого согласия между катарами и вальденсами, которые, в отличие от первых, считали себя приверженцами «истинного христианства»[34].
Формально сочувствуя крестоносцам Монфора и восхваляя их военные подвиги, Гийом не удерживается и от критики в их адрес, отмечая, например, что посаженные графом в захваченных замках и крепостях бароны отнюдь не отличались благочестием. «Невозможно описать, — сообщает он, — каким мерзостям предавались эти „слуги Господа“. Большинство из них имели наложниц и содержали их открыто; они силой брали чужих жен и бессовестно творили множество иных пакостей подобного рода. Конечно, их поведение не определялось духом крестовых походов: конец началу не соответствовал»[35].
Пытаясь увязать важнейшие события в Южной Франции с историей соседних государств, Гийом допускает немало анахронизмов, ошибок в хронологии и географических названиях[36], впрочем, характерных для большинства исторических сочинений его времени. Язык его хроники не особенно выразителен, а стиль тяжеловесен, однако, не представляя целостной картины современной ему жизни в Лангедоке и Провансе, она содержит немало ценных сведений относительно предыстории катарской ереси, организационного устройства её церкви, влияния её на различные социальные слои, а также преследования её приверженцев духовными и светскими властями.
Старейшая рукопись хроники хранится в Национальной библиотеке Франции (MS lat. 5212)[21] и датируется концом XIII — началом XIV века[37]. Впервые хроника была напечатана по ней в 1623 году в Тулузе королевским советником Гийомом Кателем в качестве приложения к «Истории графов Тулузских» (фр. Histoire des comtes de Tolose) и переиздана в 1649 году в Париже Франсуа Дюшеном в пятом томе «Historiae Francorum scriptores»[2]. Французский перевод хроники был выпущен в 1824 году в Париже известным историком Франсуа Гизо, включившим её в 15 том «Собрания мемуаров, относящихся к истории Франции», и в 2004 году переиздан в Клермон-Ферране с новыми комментариями.
Полное оригинальное издание хроники было опубликовано в 1833 году в 19 томе «Собрания историков Галлии и Франции» под редакцией членов Академии надписей и изящной словесности историка-архивиста Пьера Дону и литературоведа Жозефа Ноде, в 1840 году переиздано в 20-м томе того же собрания в сокращении, а в 1880-м заново выпущено полностью. В 1864 году в Безье вышел новый французский перевод хроники, подготовленный местным историком Шарлем Лагардом, а в 1882 году отрывки из неё опубликовал в 26 томе «Памятников германской истории» в Ганновере немецкий филолог-медиевист Освальд Хольдер-Эггер[нем.][2]. Научное издание хроники в оригинале и во французском переводе вышло в 1976 году в Париже под редакцией историка Жана Дювернуа[фр.], и в 1996 году переиздано репринтным способом в Тулузе. Комментированный английский перевод подготовлен был в 2003 году профессором классической филологии Баллиол-колледжа Оксфордского университета В. А. Сибли и историком-медиевистом из Колледжа Корпус-Кристи Кембриджского университета М. Д. Сибли.