Тени: Ночная галлюцинация | |
---|---|
нем. Schatten – Eine nächtliche Halluzination | |
Жанры |
драма фэнтези |
Режиссёр | Артур Робисон |
Продюсеры |
Энрико Дикман Вилли Зайбольд |
На основе | идеи Альбина Грау |
Авторы сценария |
Артур Робисон Рудольф Шнайдер |
В главных ролях |
Фриц Кортнер Рут Вайхер |
Оператор | Фриц Арно Вагнер |
Композитор | Эрнст Риге |
Художник-постановщик | Альбин Грау |
Кинокомпания | Pan-Film |
Длительность | 90 мин |
Страна | Германия |
Язык | немецкий |
Год | 1923 |
IMDb | ID 0013579 |
«Тени: Ночная галлюцинация» (нем. Schatten – Eine nächtliche Halluzination) — немой кинофильм режиссёра Артура Робисона, вышедший на экраны в 1923 году. Классический представитель немецкого киноэкспрессионизма.
Граф принимает в своём богатом доме нескольких гостей, которые откровенно увиваются за его женой. Та, не особо стесняясь, заигрывает с присутствующим здесь молодым человеком. Всё это заставляет графа сходить с ума от ревности: ему везде мерещится измена, чему способствует игра теней на стенах помещений. В разгар приёма в доме появляется странствующий актёр, который устраивает представление театра теней. Актёр оказывается волшебником и, зачаровав присутствующих, показывает им, что могло бы произойти, если бы измена, на которую намекают тени, действительно случилась.
Историк кино Зигфрид Кракауэр относит «Тени» к фильмам, развивавшим тему разума, борьбы человека со своими низменными инстинктами, которые отражены богатой игрой света и тени в этой картине. Этот посыл, однако не нашёл отклика у публики[1]:
Хотя «Тени» принадлежат к числу шедевров немецкого кино, фильм прошёл почти незаметно. Современники, должно быть, почуяли, что признать оздоровляющее воздействие разума, значит, обратить симпатии к демократическому режиму.
Историк кино Лотта Эйснер подробно обсуждает игру теней и зеркал, имеющую в картине явный фрейдистский подтекст. Она использует фильм «Тени» как повод порассуждать об актёрской игре в экспрессионизме, её предельной условности, отмечая, что «перекошенное лицо [Фрица Кортнера], будучи снятым крупным планом, напоминает маску африканского демона. В этом контексте обретают смысл и его дикие повороты перед зеркалом, и то, как он выбрасывает вперед торс и руки, словно они не являются частью его самого: речь здесь идет о доведенной до логического предела абсолютной абстракции. И экспрессивная деформация жестов перекликается с искажением предметов»[2].