Сме́рть э́го, также умира́ние созна́ния[1], растворе́ние э́го[2], отчужде́ние э́го[3], избавле́ние от э́го[4], или мисти́ческая сме́рть[5] — явление «полной потери субъективной самоидентичности»[6]. Данное понятие используется в ряде взаимосвязанных контекстов. В аналитической психологии Юнга встречается схожий по значению термин «психическая смерть»[7], описывающий фундаментальную трансформацию психики[8].
Зачастую данным термином описывают кратковременное ощущение утраты «внутреннего „я“» (эго) под воздействием тех или иных психоактивных веществ — в частности, психоделиков (ЛСД, псилоцибина, мескалина, ДМТ, 2C-B, веществ, содержащихся в мухоморе красном, и др.) и некоторых диссоциативов (кетамина, сальвинорина А). В научных исследованиях иногда встречается акроним DIED (англ. drug-induced ego dissolution — «растворение эго, индуцированное психоактивными веществами»)[9]. Например, в таком контексте термин использовал психолог Тимоти Лири, описывая «смерть» своего эго в ходе ЛСД-трипа[6]. Существует мнение, что смерти эго возможно достичь и путём медитации[10].
Джозеф Кэмпбелл считает смерть эго одним из этапов, через которые проходит каждый мифический герой. Концепция смерти эго встречается в мировой мифологии, а также в мистицизме[11]. Смерть эго — важная часть течений нью-эйдж, где означает избавление от эгоцентризма и «привязки к внутреннему „я“»[6]. Эго-смерть занимает важное место в духовных учениях Экхарта Толле, где эго характеризуется как все те мысли и эмоции, с которыми человек последовательно себя связывает; согласно Толле, только от разрыва связи сознания с этими мыслями и эмоциями можно почувствовать себя «свободным от страданий»[8][12].
Несмотря на абстрактность понятия, исследователи считают смерть эго реальным и измеримым конструктом[13]. Современные исследования подтверждают, что смерть эго под воздействием таких веществ, как ЛСД, сопровождается характерными изменениями в мозговой активности . Имеются косвенные подтверждения, что растворение эго и другие субъективные переживания, индуцированные психоделиками, имеют терапевтический эффект[14][15][16][17]. Существуют и обратные свидетельства[15][18].
Смерть эго и связанный термин «избавление от эго» были определены в контексте мистицизма религиоведом Даниэлем Меркуром как «переживание, сопровождающееся утратой ощущения внутреннего „я“». По Меркуру: «Смерть эго возможна в состоянии чрезвычайно глубокого транса, когда подавляются эго-функции проверки реальности, чувственного восприятия, памяти, разума, фантазии и самоопределения […] Мусульманские суфии называют это явление „фана“ („умирание“), а иудейские каббалисты — „поцелуем смерти“»[19][20].
Картер Фиппс отождествляет смерть эго с буддийским просветлением, определяя её как «отторжение, отвержение и, в конечном счёте, отмирание всякой потребности придерживаться обособленного, эгоцентричного существования»[21].
Вентегодт и Меррик определяют смерть эго как «фундаментальное преобразование психики»[8].
Лири, Метцнер и Альперт считают утрату эго частью символического переживания смерти, при котором старое эго должно «умереть», чтобы могло «родиться» новое. В их понимании избавление от эго — это «всеобъемлющая трансцендентность — переход сквозь слова, сквозь пространство и время, сквозь себя самого», при котором «нет ни видений, ни ощущения внутреннего „я“, ни мыслей. Есть только чистая осознанность и экстатическое чувство свободы»[22].
Исследователь психоделических веществ Рандольф Алнес определяет смерть эго как «утрату ощущения эго»[23]. Психотерапевт Станислав Гроф — как «чувство полного уничтожения себя, которое влечёт мгновенное разрушение прежних жизненных точек опоры»[24].
Концепция развивалась в различных научных, философских, эзотерических и прочих парадигмах, в частности в романтических движениях и субкультурах, теософии, антропологических исследованиях шаманизма и обрядов перехода, сравнительной мифологии Кэмпбелла, аналитической психологии Юнга, психоделической контркультуре и трансперсональной психологии.
По Меркуру:
Концептуализация мистического единения как смерти души и её замещения божественным сознанием являлась стандартной для католической церкви со времён Святой Терезы Авильской; этот мотив прослеживается от Маргариты Поретанской в XIII в. до фаны, суфистского «умирания»[25].
Вентегодт и Меррик считают юнгианскую «психическую смерть» синонимом «смерти эго»:
С тем чтобы радикально улучшить общемировой уровень жизни, необходима фундаментальная трансформация психики. Такую перемену личности принято называть «смертью эго» в буддизме либо «психической смертью» в учениях Юнга, ибо она подразумевает переход к экзистенциальному состоянию природного «я», то есть нахождение истинного смысла жизни. Трудность исцеления и улучшения общемирового уровня жизни напрямую связана с тяжестью переживания смерти эго[8].
Исследователи отсылают к работам Юнга «Архетипы и коллективное бессознательное» и «Психология и алхимия»[8]. Юнг считает, что единение архетипических противоположностей может быть достигнуто только через процесс сознательного страдания, в ходе которого сознание «умирает» и рождается вновь. Юнг называет этот процесс «трансцендентной функцией», которая приводит к «более содержательному и синтетическому сознанию»[26]. Для описания процесса индивидуации и перехода, происходящего во время терапии, Юнг использовал алхимические аналогии[27].
Согласно Лимингу, с точки зрения религии психическая смерть созвучна с трудами Иоанна Креста «Восхождение на гору Кармель» и «Тёмная ночь души»[28].
В 1949 году Джозеф Кэмпбелл опубликовал «Тысячеликого героя» — исследование мономифической идеи. В своей работе автор рассуждает об общей для многих культур концепции «пути героя», который, как правило, включает три основные стадии: расставание, пересечение границ и возвращение[29]. В традиционных культурах этот путь описывает переход от юности ко взрослой жизни[29]. Вторая стадия, также известная как лиминальная, — и есть этап самоотречения и смерти эго, после которого герой возвращается, чтобы поведать миру о своём новом знании и опыте[30]:
Герой исходит из обычного мира в мир сверхъестественный, где вступает в поединок с некими могущественными силами и побеждает. Герой возвращается из приключения с наградой, которую разделяет с простыми людьми.
Этот путь иллюстрирует архетип о смерти и возрождении, где «ложное „я“» погибает, давая дорогу «истинному „я“». Широко известный пример — «Божественная комедия» Данте, по сюжету которой герой попадает в ад[30].
Альберт Хоффман — первооткрыватель ЛСД, — описывал свой опыт смерти эго следующим образом:
Любое усилие моей воли, любая попытка положить конец дезинтеграции внешнего мира и растворению моего «я» казались тщетными. Какой-то демон вселился в меня, завладел моим телом, разумом и душой. Я вскочил и закричал, пытаясь освободиться от него, но затем опустился и беспомощно лёг на диван. Вещество, с которым я хотел экспериментировать, покорило меня. Это был демон, который презрительно торжествовал над моей волей. Я был охвачен ужасающим страхом сойти с ума. Я оказался в другом мире, в другом месте, в другом времени. Казалось, что моё тело осталось без чувств, безжизненное и чуждое[31].
Олдос Хаксли — известный популяризатор психоделиков и автор эссе «Двери восприятия» — провёл аналогию между смертью эго в результате психоделического опыта и религиями Востока в труде «Вечная философия»[32]. Значительно наследуя идеи из «Тибетской Книги мёртвых», эта работа сыграла важную роль в становлении веры в «революцию западного сознания». Кроме того, философ Алан Уотс провёл параллель между психоделическим опытом и книгой «Космическое сознание» Ричарда Баха, описав суть переживания смерти эго следующим образом:
… понимание (осознание) того, что непосредственное сейчас, откуда бы оно ни происходило, и есть самоцель и устремление всего живого[25].
Идеи мистицизма и богемности были унаследованы поколением битников[33]. Интерес к мистическому лёг в основу научного и популярного дискурса вокруг психоделических веществ в 1960-х[25]. В 1964 году Уильям Берроуз разделил наркотики на «седативные» и «расширяющие сознание»[25]. В 1940—1950-х ЛСД активно изучался военными и гражданскими психиатрами[25]. Одним из этих исследователей был Тимоти Лири[32] — клинический психолог при Гарвардском университете. Олдос Хаксли рекомендовал Лири продвигать психоделики среди интеллигенции: художников, музыкантов, интеллектуалов[25]. В дальнейшем, под давлением коллеги Рама Дасса, Лири начал распространять ЛСД и среди студентов[25]. В 1962 году Лири был уволен из Гарварда, а университетская программа исследования психоделических веществ была свёрнута[25]. После этого Лири открыл исследовательский фонд The Castalia Foundation[34], а в 1963 году основал журнал The Psychedelic Review[25]. По совету Хаксли Лири вместе с коллегами написал «Психоделический опыт» — руководство по ЛСД-трипам, местами повторяющее идеи «Тибетской Книги мёртвых» («Бардо Тхёдол»), с которой Лири познакомил именно Хаксли[25][32]. По мнению Лири и коллег, «Тибетская Книга мёртвых» —
… это ключ к глубочайшим тайникам человеческого разума и руководство для посвящённых, а также для тех, кто ищет духовный путь к освобождению[22].
Эффект ЛСД авторы описывали как «освобождение» от защитных систем эго, находя параллели между стадиями смерти[35] и возрождения в «Тибетской Книге мёртвых» и стадиями психологической «смерти» и психологического же «возрождения», выявленными Лири в ходе экспериментов[32].
[Смерть эго] — одна из самых древних и наиболее универсальных практик посвящения. Человек должен символически умереть для своего прошлого и своего прежнего эго, перед тем как занять место в новой духовной жизни, в которую он должен быть посвящён[22].
В «Психоделическом опыте» авторы выделяют три стадии (бардо):
Первая часть книги подробно описывает каждое бардо. Вторая часть состоит из наставлений, которые нужно зачитывать «путешественнику» во время психоделического трипа. Ниже — пример наставлений к первому бардо:
О, (имя путешественника),
Для тебя настало время искать
Новые уровни реальности.
Твоё эго и (имя) игра скоро исчезнут.
Ты близок к тому, чтобы предстать
Перед Чистым Светом.
Ты близок к тому, чтобы узнать его в его реальности.
В состоянии, свободном от эго,
Всё подобно пустоте и безоблачному небу,
А чистый, незамутнённый разум
Подобен прозрачному вакууму;
Познай себя в это мгновение
И останься в этом состоянии.
О, (имя путешественника),
Сейчас к тебе приходит то,
Что называется смертью эго.
Помни:
Настал час смерти и нового рождения;
Воспользуйся этой временной смертью,
Чтобы достичь совершенного состояния —
Состояния Просветления.
Идея «мистических переживаний» при приёме ЛСД и концепция смерти эго приобрели некоторую популярность в США 1960-х, но «ЛСД-духовность» в том виде, в котором её представлял Тимоти Лири, не получила широкого признания[25].
Терминология Лири помогла более точно описывать психоделический опыт. В описаниях психоделического опыта (так называемых «трип-репортах») представителей субкультуры хиппи упоминается состояние сниженного самосознания, которое принято называть смертью эго. Однако эти описания сильно расходятся с наблюдениями Лири. В некоторых источниках за смерть эго ошибочно принимают панические атаки[25].
Прочтение «Психоделического опыта» сильно повлияло на участника группы «Битлз» Джона Леннона, вдохновив его на сочинение песни Tomorrow Never Knows, которую он впоследствии использовал для сопровождения собственных ЛСД-трипов[37]. Леннон принимал ЛСД около тысячи раз, но это злоупотребление лишь усугубило его личностные проблемы[38]; в конце концов музыкант перестал принимать это вещество. По мнению Джорджа Харрисона и Пола Маккартни, использование ЛСД не приводит к каким-либо значимым изменениям психики[38].
Согласно историку Николасу Бромеллу, переживание смерти эго усиливает радикальный плюрализм, типичный для молодёжи. Большая часть молодых людей стремятся отвергнуть радикальный плюрализм, предпочитая ему комфорт стабильного «я» и фиксированной реальности. Однако широкое использование психоделических веществ в 1960-х повлияло на ценности молодого поколения, которое отвергало «лживые» ценности родителей[39].
В 1964 году психиатр при Университете Осло, Рандольф Алнес, опубликовал исследование под названием «Терапевтическое применение изменений сознания, вызванных психолитиками (ЛСД, псилоцибин и т. д.)»[23][40]. Алнес отмечает: ЛСД может вызывать у пациентов экзистенциальные мысли; психоделические вещества могут приводить к инсайтам («озарениям»); психоделики в сочетании с психотерапией могут приносить пациентам пользу[23].
Одним из переживаний, вызываемых ЛСД, может быть «кризис смерти». Алнес выделяет три стадии такого переживания:
Психиатр-психоаналитик Станислав Гроф исследовал психоделические эффекты, которых можно достичь без применения веществ[24]. Учёный разработал «картографию психики» на основе собственной работы с психоделиками. «Картография» описывает «основные типы переживаний, доступных обычному человеку» с применением психоделиков или «различных экспериментальных немедикаментозных техник»[24] (таких как холотропное дыхание).
По мнению Грофа, традиционная психиатрия, психология и психотерапия используют модель человеческой личности, которая ограничивается лишь биографией и фрейдистским «сознанием индивидуума»; этой модели недостаточно для описания переживаний, вызываемых психоделиками и «мощными техниками», которые активируют и мобилизуют «глубинные уровни подсознания и сверхсознания человеческой психики». Эти уровни включают:
Смерть эго происходит в четвёртой перинатальной матрице, связанной с непосредственным появлением человека на свет. Накопленные напряжение, боль и тревога высвобождаются. Символический аналог — смерть-перерождение, которая может сопровождаться чувством надвигающейся катастрофы и попытками остановить этот процесс. Переход от матрицы III к матрице IV может ощущаться как «полное самоуничтожение»:
По моим наблюдениям, переживание смерти эго означает мгновенное и безжалостное уничтожение всех точек опоры в жизни индивида.
Гроф считает, что в ходе процесса фактически умирает «параноидальное мировоззрение, отражающее негативный опыт, пережитый субъектом с момента рождения». В финальной и самой полной форме смерть эго означает:
… необратимый конец философской ассоциации человека с тем, что Алан Уотс называл «эго, заключённым в кожу»[24].
Современные наблюдения подтверждают, что смерть эго может быть вызвана психоделическими веществами, такими как ЛСД и псилоцибин[41][42], и что она имеет терапевтический эффект, особенно в сочетании с медитацией[10]. Растворение эго и другие психоделические эффекты могут помочь пациентам, страдающим депрессией, обсессивно-компульсивным расстройством, тревожным расстройством, расстройствами пищевого поведения, а также различными формами зависимости. Психоделические трипы способны провоцировать инсайты и глубокую рефлексию, что потенциально приводит к переменам в поведении, привычках или убеждениях[43].
«Журнал учёта растворения эго» (англ. The Ego-Dissolution Inventory или EDI)[44] — разработанный психиатром и нейропсихологом Мэттью Нуром список вопросов, позволяющий пользователю измерять степень краткосрочной смерти эго, испытываемой при приёме психоделиков[13]. EDI помогает исследовать нейронные процессы, происходящие при смерти эго, что может быть полезно при психоделической терапии и для лучшего понимания психозов[13].
Фондом Бекли и Имперским колледжем Лондона было проведено исследование, которое выявило, что при приёме псилоцибина нарушается связь между парагиппокампом и медиальной височной долей — регионами человеческого мозга, предположительно отвечающими за чувство «самости». Кроме того, было установлено, что смерть эго сопровождается снижением альфа-ритма в задней поясной коре — одном из главных узлов сети пассивного режима работы мозга (СПРРМ)[45]. Эта сеть тесно связана с поддержанием ощущения «я»: в частности, она задействована в рефлексии и обработке автобиографических воспоминаний.
В ходе другого исследования Фонда и Имперского колледжа были составлены изображения, демонстрирующие активность головного мозга во время действия ЛСД[46][47] и подтвердившие связь между субъективным переживанием смерти эго и снижением активности СПРРМ.
Отмечается, что данные исследования приближают научное сообщество к пониманию происхождения человеческого эго. Помимо того, они частично подтверждают теорию основательницы Фонда Аманды Филдинг[48] и её наставника Барта Хюгеса. В 1960-х годах они предположили, что эго развилось в ходе эволюции как важный для выживания биологический механизм, который запускается, когда кровь поступает в регионы мозга, отвечающие за самосознание, при этом отступая от других регионов[49].
С возникновением интереса к психоделикам и духовности понятие «смерть эго» стало применяться в том числе в отношении восточнорелигиозной идеи «просветления» («бодхи» или «мокша»).
Считается, что практика дзэн может привести к смерти эго[50]. Смерть эго также называют «великой смертью» — в противовес «малой» физической смерти[51][52]. Философ и религиовед Джин Парк считает, что смерть эго в буддизме завершает «зачастую неосознананный цикл» познания внутреннего «я»[53]. По мнению Парк, медитация — это путь к смерти путём «забвения» своего эго:
Просветление случается лишь тогда, когда автоматизированная рефлексия сознания прекращается; это ощущается как свободное падение в бездну и конец бытия […] В момент, когда моё сознание перестаёт пытаться угнаться за своим хвостом, я становлюсь ничем и осознаю, что я есть всё[54].
Психотерапевт Джон Уэлвуд полагает, что «отсутствие эго» — распространённое явление[55], которое проявляется «в пробелах между мыслями и обычно остаётся незамеченным». Экзистенциальная тревога возникает, когда человек осознаёт, что ощущение собственного «я» — всего лишь трюк восприятия. Согласно Уэлвуду, лишь осознанность в момент отсутствия эго позволяет человеку встретить и принять смерть во всех её проявлениях[55].
Дэвид Лой также упоминает страх смерти и необходимость пережить смерть эго для постижения истинной природы человека[56][57]. Лой считает, что человеческий страх перед утратой эго может быть даже сильнее, чем страх перед смертью[57].
Отсутствие эго — не то же самое что анатман («не-я»). Если первое понятие — это сугубо личное переживание, то второе — это доктрина, присущая всем ветвям буддизма. Анатман подразумевает, что составляющие части личности не содержат постоянного существа (то есть, не существует души или «эссенции „я“»):
Будда практически всегда говорил о неприемлемости отоджествления себя с пятью скандхами — то есть психологической веры в собственное «я». Он говорил, что эти пять составляющих — форма, чувство, постижение, воля и различение — являются лишь иллюзией; они принадлежат демону Маре; они непостоянны и болезненны. По этим причинам скандхи не могут являться нашим «я»[58].
Смерть эго также не стоит путать с нирваной: если первая — это краткосрочное, единовременное переживание, то состояние нирваны не ограничено по времени.
В Упанишадах, в рамках брахманизма — религии Древней Индии, считающейся связующим звеном между ведийским периодом (1500—600 гг. до н. э.) и более поздним индуизмом, — уже упоминалась необходимость уничтожения внутренного «я» (анатмана) для реинтеграции во вселенную[60]. В этих писаниях выход за пределы эго отождествляется с достижением состояния «чистого сознания» (турьи), в котором обнаруживается, что истинное «я» (атман) тождественно Брахману — «Душе мира»[61]:
«„Я“, которое всё понимает, всё знает и слава которого проявляется во вселенной, живёт в святилище сердца, в обители Брахмана». — Аноним, Бхагавадгита, гл. II, «Йога знания»
Бхагавадгита — дидактический раздел Махабхараты (религиозно-эпического текста III в. до н. э.) — описывает диалог Кришны (восьмого воплощения бога Вишну) с царём пандавов Арджуной, в котором божество открывает царю на месте великой битвы путь к спасению. Эта великая битва между символизирует внутреннюю борьбу между силами зла (кауравами) и силами добра (пандавами)[62]. В своих объяснениях Арджуне, одному из соперничающих вождей, Кришна побуждает его бороться за избавление от внутреннего «я»:
«Человек, который отказывается от всех желаний и работает без корысти, свободный от чувств „я“ и „моё“, достигает покоя». — Аноним, Бхагавад-гита, гл. II, «Йога знания»[63]
Как уже упомянуто выше
, с точки зрения буддизма той же эпохи описываемые в Бхагавадгите скандхи считаются «дверьми во тьму», которых следует «избегать».Как и в других религиозных традициях, в иудейском писании Танаха внутренняя борьба или убиение внутренних врагов души часто изображается в аллегорической форме. Нередко это явление описывается термином «поцелуй смерти» (ивр. מיתה בנשיקה)[64][65], означающим «наименее болезненный» вид смерти из 903 описанных в Талмуде[65]. Это аллегория также прослеживается, например, в псалмах царя Давида:
Я преследую врагов моих и настигаю их, и не возвращаюсь, доколе не истреблю их; поражаю их, и они не могут встать, падают под ноги мои[66].
Боже, скорее избавь меня!
Поспеши мне на помощь, Господи!
Пусть все, кто ищет жизни моей,
будут пристыжены и посрамлены[67].
В текстах Зогара Шимона бар Йохая и учениях Ицхака Лурии, содержащих основы еврейской каббалы, изложено, что человеческая душа может достигать различных ступеней развития или «великолепия» (нефеш, руах, нешама, хая и йехида)[68][69]. Эти «имена души» тесно связаны со святостью того, кто вмещает её, то есть со степенью внутреннего очищения или умирания эго. Это очищение, исправление или восстановление (тиккун) души осуществляется через борьбу с нечистыми силами внутри себя — желаниями и эгоистическими побуждениями — которые препятствуют приближению и единению с Богом, отделяя человека от света Божия (Эйн Соф)[70].
Каббалисты верят, что все души взаимосвязаны, и потому полное и тотальное исправление невозможно в одиночку — все люди должны достичь его в один момент[70].
В мусульманской традиции смерть эго называется фана (араб. فناء — умирание, самоотречение); за ней следует бака́ (араб. بقاء) — пребывание в Боге[71][72][73]. Понятие «фана» связано с аятами 26 и 27 из 55-й суры Корана:
Все живущие на земле (общество людей и бесов) — смертны (исчезнут) (фаана)[74]. Вечен лишь Лик твоего Господа — Обладателя Величия и Щедрости[75].
Оно также основано на следующем хадисе Мухаммеда (по ат-Тирмизи):
Умрите до тех пор, пока вас не настигнет смерть, и попросите у себя отчёта до того, как его спросят у вас[76].
Фана связана с фигурой богослова и мученика Мансура аль-Халладжа. Смерть эго часто выражается огнём в средневековой персидской литературе. Ниже стихи Хафиза Ширази:
Твержу тебе: не сдамся, покуда не добьюсь сего желанья:
пускай моя душа соединится с душой души моей или душа покинет моё тело.
Открой мою могилу и посмотри, когда я умру,
как мой саван дымится от огня, который я таю[77].
И таким же образом это пламя олицетворяет божество; как указывает поэт Джалаладдин Руми: «Бог — это тот, кто поджигает человека и уничтожает его»[72]. Поэт Хаким Санаи в произведении «Сад истин» говорит об упразднении внутреннего «я» в следующем маснави:
Сколь он долог, наш путь от «ничто» до Творца, не изведаем мы
до тех пор, пока хваткою мертвою к самости льнём,
мы путями окольными бродим в плену полутьмы
год за годом и тысячу лет —
день за днём, день за днём.
И когда, после тяжких трудов, наконец,
ты откроешь глаза,
то по тлену пороков прочтешь своей самости знак,
вкруг себя в её вечном круженьи, —
как вол вкруг столба,
жёрнов мельницы «я», непрестанно вертящей без сна.
Но как только ты, самость отринув, покинешь сей круг,
где веками бродил в полутьме,
покоряясь судьбе,
и возьмёшься всерьёз, наконец, за работу, мой друг,
дверь, что вечность была заперта,
в сей же миг
С суфийской точки зрения такая борьба за веру (джихад) или духовная борьба против собственного эго («джихад ан-нафс») является подлинной «священной войной», поскольку ведёт к единению с Богом («джихад аль-акбар» или «великий джихад»). В мистической поэтике ислама есть много примеров, указывающих на необходимость этого шага, «дабы воссиял Божественный свет в сердце искателя истины»[80]. Так, Руми писал:
О, блажен тот, кто умер до смерти, ибо он воспринял аромат происхождения сего сада[81].
Фарид ад-Дин Аттар в своём произведении «Божественная книга» упоминает:
Препятствие, что не даёт вам двигаться вперед, — это ваше «я»; избавьтесь от него, не возвращайтесь к нему; отрекитесь от своего «я», ибо самоотречение есть «свет на свете»[82].
Среди суфийских мистиков принято рассматривать душу как зеркало, которое должно быть чистым от всяких пятен, чтобы отражать божественное.
Ибо тот, кто опустошит себя, исчезнет [в Боге]… его форма пропадёт и станет зеркалом[81]…
Непрерывная память о Боге через его прославление (зикр) является инструментом, позволяющим стать зеркалом божественного[83]. Освобождение сердца от всего, что не является Богом, ведёт к единению (таухид) с Богом[84].
В христианстве основание мистической смерти (лат. mors mystica) выражено в различных отрывках Евангелий и особенно в словах Иисуса Христа, изложенных в Евангелии от Матфея и подтверждённых текстами Евангелия от Марка (8:34) и Евангелия от Луки (9:23):
Потом всем ученикам Своим сказал Иисус: «Кто хочет идти за Мною, пусть отречётся от себя самого, возьмёт свой крест и последует за Мной»[85].
Так же и в Евангелии от Марка сказано:
Ибо извнутрь, из сердца человеческого, исходят злые помыслы, прелюбодеяния, любодеяния, убийства, кражи, лихоимство, злоба, коварство, непотребство, завистливое око, богохульство, гордость, безумство, — всё это зло извнутрь исходит и оскверняет человека[86].
Самоотречение, очищение сердца человеческого и есть «мистическая смерть» — смерть «греховного „я“». Если она не происходит до «первой» (физической) смерти, то после первой смерти последует «вторая» (смерть грешной души, не очистившейся при жизни):
У кого есть уши, пусть услышит, что Дух говорит церквам. Побеждающему вторая смерть не причинит вреда![87] Откровение Иоанна, 2:11
В зарождающейся христианской общине сочинения Павла из Тарса оставили глубокий след, сформировавший более поздний христианский мистический аскетизм. Так, в своём Первом послании к Коринфянам он говорит:
Я каждый день умираю: свидетельствуюсь в том похвалою вашею, братия, которую я имею во Христе Иисусе, Господе нашем[88].
Эта мистическая смерть есть смерть для греха, согласно Павлу в Послании к Римлянам (7:20)[89], а также для «ветхого человека», согласно Павлу в Послании к Римлянам (6:6)[90], Послании к Ефесянам (4:22)[91] и Послании к Колоссянам (3:9)[92]. В Послании к Галатам мистическая смерть описывается Павлом как «распятие плоти с её страстями и похотями»:
Но те, которые Христовы, распяли плоть со страстями и похотями[93].
Ибо если бы мы судили сами себя, то не были бы судимы [Богом][94]. Послание к Коринфянам, 11:31
По Павлу: смерть эго — это божественная благодать, которая приходит в непрестанной молитве (Первое послание к Фессалоникийцам, 5:17[95] и Послание к Ефесянам, 6:10—18[96]) и в бодрствовании (Евангелие от Марка, 14:38[97]) и позволяет «не впасть в искушение». По этой причине мистическая смерть — это трудный и постепенный процесс, при жизни ведущий в первую очередь к овладению собственной душой через внутреннее очищение от своей греховной природы, от ветхого человека: «Своей стойкостью вы приобретёте ваши души» (Евангелие от Луки, 21:19[98]). Более того, смерть эго даёт возможность приветствовать Христа внутри себя:
… доколе все придём в единство веры и познания Сына Божия, в мужа совершенного, в меру полного возраста Христова[99].
… и уже не я, но Христос живёт во мне[100].
Ибо только через Сына можно достичь Отца (Евангелие от Иоанна, 14:6[101]). Существует множество текстов, которые в рамках христианской духовности затрагивают мистическую смерть.
Климент Александрийский различает в своих основных трудах («Строматы», «Протрептик» и «Педагог») три вида смерти: смерть физическая — «та, которая высвобождает душу из тела» и наступает «естественно для живых существ»; смерть душевная — та, которая может наступить из-за греха: страсти или «болезни души»; смерть гностическая, которая «уносит и отделяет душу от страстей» и по этой причине является для Климента «спасительной смертью»[102]. Из-за важности последней Климент переопределяет задачу философии с христианской точки зрения как «упражнение в умирании» или «упражнение в смерти», основанное на внутреннем самоочищении[102].
В Добротолюбии, духовном наследии православной церкви[103], отцы-пустынники поощряют «тайную и невещественную» борьбу с нечистыми духами или невидимыми внутренними врагами, которые омрачают душу в подвижнике: гнев, печаль, жадность, лень, и особенно гордыня. В этом сборнике текстов говорится о «науке тайной духовной борьбы» для методичного изгнания этих внутренних врагов. Основой этой науки является постоянное памятование о Боге с помощью Иисусовой молитвы[104].
Франциск Ассизский в обращении к брату Леону утверждает, что совершенная радость приходит через «преодоление себя» и что это «преодоление» есть дар и благодать Святого Духа:
Превыше всех благодатей и всех даров Святого Духа, которые Христос дарует Своим друзьям, есть преодоление себя и блаженное перенесение скорбей, обид, посрамлений и неудобств во имя любви к Иисусу Христу[105].
Иногда мистическая смерть выражается радикально, подобно тому, как доктрина дзэн-буддизма призывает постичь абсолютную внутреннюю пустоту и освободиться даже от самой идеи божественного или Бога, так как и она оказывается препятствием для сближения с Всевышним[106]. В таком ключе немецкий философ Майстер Экхарт говорит об «отрешённости»:
Отрешённость есть самое лучшее, ибо она очищает душу, проясняет совесть, зажигает сердце и пробуждает дух, даёт желаниям быстроту; она превосходит все добродетели: ибо даёт нам познание Бога; отделяет от твари и соединяет душу с Богом[107].
Фома Кемпийский в своём произведении «О подражании Христу» упоминает «ежедневное умерщвление»:
Так всё состоит в кресте и всё заключается в смерти: нет иного пути к жизни и к истинному и ко внутреннему миру, кроме пути святого креста и ежедневного умерщвления[108].
Мигель де Молинос, высший представитель мистического течения квиетизма, описал мистическую смерть так:
[…] если ты хочешь достигнуть совершенного покоя и истинного внутреннего мира, тебе надо умереть и не жить иначе, как только в Боге и пред Богом; и чем более ты будешь умершим подобным образом, тем яснее познаешь Бога. Но если ты не упражняешься в постоянном самоотвержении и внутреннем умерщвлении, то никогда не придёшь к этому состоянию, не сохранишь себя от перемен и разных приключений мира (то есть не освободишь себя от ига восстания ума, которое делает так, что человек судит и рассуждает, ропщет, огорчается, извиняется, защищает и старается соблюдать свою честь и важность, являющиеся врагами совершенства и мира)[109].
Мистическая смерть с христианской точки зрения позволяет, полностью победив себя, восстановить изначальную чистоту, «уподобившись младенцу», войти в Царствие Божие[110], вкусить от древа жизни[111] и получить венец жизни[112].
Созерцательница Бернадетт Робертс разделяет понятия «отсутствие эго» и «отсутствие „Я“»; освобождение от эго — не то же самое, что освобождение от внутреннего «я»[113]. «Отсутствие эго» предвосхищает погружение в состояние единения, тогда как «отсутствие „Я“» становится возможным лишь после растворения эго и перехода в состояние единения. Робертс определяет эго следующим образом:
… незрелый «я» или самосознание до растворения самоцентра и открытия центра божественного.
В то время как «я» Робертс определяет так:
… всеохватность самосознания, весь спектр человеческого познания, чувства и переживания от осознанности и беспамятства до единения — трансцендентного, или божественного, сознания.
В конце концов все переживания, на которых строятся эти определения, прекращают существовать или растворяются. В предисловии к книге Робертс Джефф Шор объясняет, что «отсутствие „Я“» означает «необратимый конец всего механизма рефлективного самосознания»[113].
По Робертс: и Будда, и Иисус Христос символизируют растворение «я» и состояние «отсутствия „Я“». Растворение есть голодающий до достижения просветления Будда и умирающий на кресте Иисус; состояние «отсутствия „Я“» — это просветлённый Будда и воскрешённый Иисус[113].
В психологии интеграция имеет своей целью восстановление изначальной целостности психического[114]. В психологии Юнга существует близкий по значению термин — индивидуация. Существует несколько точек зрения относительно того, какие интеграционные процессы происходят после переживания смерти эго (то есть дезинтеграции).
Николас Бромелл считает, что смерть эго — это пусть и пугающее, но закаляющее переживание. По его мнению, смерть эго способна помочь человеку смириться с осознанием того, что истинного «я» не существует[39].
Гроф выявил, что кризисы смерти могут возникать в ходе каждого психоделического сеанса, пока в конце концов они не прекратят вызывать у субъекта панику. Сознательное противостояние панике способно привести к «псевдогаллюцинаторному ощущению преодоления физической смерти»[40]. Меркур подчёркивает:
Неоднократное переживание кризиса смерти и его противопоставление идее смерти физической, в конце концов, приводят к принятию собственной смертности и избавлению от иллюзий. Когда это случается, кризис смерти более не воспринимается как нечто пугающее[40].
И индийская веданта, и буддийский дзэн предостерегают, что осознания пустоты личного «я» (то есть просветления) самого по себе недостаточно: необходимо продолжение практики.
Так, Джейкобс предупреждает, что практика адвайта-веданта требует многих лет последовательной практики, чтобы преодолеть «окклюзию» (преграду)[115] в лице так называемых «васан, самскар, телесных оболочек и вритти, а также „грантхи“[116] — тантрического узла, формирующего связь внутреннего „Я“ с разумом»[115].
Обучение дзэн-буддиста не ограничивается кенсё — видением своей истинной природы. Практику нужно продолжать, чтобы углубить это видение и применять его в реальной жизни[117]. Хакуин считает, что главная цель «пост-просветленческой»[118] практики — это дальнейшее развитие «просветлённого сознания»[119]. По Ямада Куну: «Если вы не плачете вместе с плачущим, то вы не постигли кенсё»[120].
Шинжень Юнг — американский учитель буддизма — указал на сложность интеграции после переживания смерти эго. Эту сложность он назвал «тёмной ночью души» (отсылая к одноименной поэме), или:
… «падением в зёв шуньяты». Подразумевается аутентичный и необратимый взляд в пустоту и «не-Я». Проблема состоит в том, что человек интерпретирует такое переживание как бэд-трип. Вместо удовлетворения и расширения возможностей, описанных в буддийской литературе, происходит прямая противоположность: если хотите, «тёмная ночь» — это «злой брат-близнец» просветления[121].
В исследовательской программе «Тёмная ночь души» профессор психиатрии Брауновского университета Уиллоуби Бриттон документирует феномены такого рода, происходящие во время медитации. Бриттон анализирует тексты из разных традиций в поисках описаний тяжёлых периодов на духовном пути и проводит интервью, чтобы узнать больше о сложной стороне медитации[122][123].
Связь между смертью эго и ЛСД неоднократно оспаривалась. Хантер Томпсон полагает, что Тимоти Лири сделал себя центром текста, использовав свою персону «как образцовое, а вовсе не растворённое, эго»[124]. Меркур отмечает, что использование ЛСД согласно руководству Лири зачастую приводит не к смерти эго, а к мучительным бэд-трипам[25].
Связь ЛСД и просветления также ставилась под сомнение. Так, монах японской школы буддизма сото-сю Брэд Уорнер раз за разом подвергал критике саму идею, что психоделический опыт способен привести к просветлению[125][126]. Далее приведён комментарий Уорнера от 2011 года к «Психоделическому опыту» Лири:
На фестивале «Старвуд» я часто ловил себя на мысли, что меня крайне раздражают все те, кто откровенно обманывает себя и окружающих, полагая что копеечная доза кислоты, грибов, пейота, «молли» или чего-либо ещё способна перенести их на высшую ступень духовного бытия […] На этом фестивале я прочитал «Психоделический опыт» Тимоти Лири и Ричарда Альперта (он же Рам Дасс, позднее известный как автор «Будь здесь и сейчас»). Данная книга — не более чем ошибочное прочтение «Тибетской Книги мёртвых» как руководства по приёму наркотиков […] Верить в 1964 году в наступление некой новой психоделической эры — это одно. Верить же в него сейчас, спустя 47 лет — это совсем другое. Все мы видели, к чему на самом деле приводит употребление психоделиков: Джими Хендрикс, Сид Вишес, Сид Барретт, Джон Энтвисл, Курт Кобейн… стоит ли о чём-то ещё говорить?[127]
Идея о том, что смерть эго — один из основополагающих аспектов религии, также подвергается критике со стороны религиоведов, при этом «не теряя среди них ни толики популярности»[128]. Исследователи критически отзываются о попытках Лири и Альперта увязать смерть эго, индуцированную галлюциногенами, с тибетским буддизмом.
Джон Рейнолдс осуждает выбор Лири и Юнгом перевода «Тибетской Книги мёртвых» за авторством В. И. Эванса-Вентца, поскольку, по мнению Рейнолдса, переводчик во многом неверно трактует дзогчен[129]. Как считает Рейнолдс, Эванс-Вентц мало разбирался в тибетском буддизме и воспринимал эту религию «не как тибетскую и буддисткую, но как теософическую и ведантистсткую». Несмотря на это, Рейнолдс соглашается, что невещественность эго — одна из главных целей Хинаяны[129].